Лен в жизни удмуртской женщины

Лен – традиционная культура не только русских, но и удмуртов. В своей книге «Женщина в удмуртском обществе. XVIII – начало XXI в.*» Л. Христолюбова пишет :

«Практически круглый год женщины занимались изготовлением одежды, включая обработку конопли и льна, производство волокна и пряжи, тканье холстов и толстых сукон, отбеливание холстов, вышивание и пошив одежды.

“Ткани из шерсти и пеньки: сукно, сукманина (на летние рабочие костюмы) могут удовлетворить потребностям непритязательного хозяйства, тем более что по дешевизне они вне конкуренции. В Глазове и его окрестностях видели пиджачные пары, накидки и летние и осенние пальто из вотской сукманины”.

Уудмуртки шили одежду не только из конопляной, но и крапивной ткани, производство которой было широко распространено до первой половины ХХ века. «Полный комплект женского костюма удмурток Глазовского уезда составляли предметы:  дэрем, кабачи, шортдэрем, сирес, пояс зар, штани, кузькышет (длинный льняной платок – Л. Х.), ашкон (высокий головной убор в фут высотой и почти такой же в ширину, сделанный из бересты, покрытый белой тканью,  спереди надо лбом, наполовину высоты вышитый разноцветной шерстью и шелком, украшенный множеством стеклянных бус или бисером и 4–5 горизонтальными рядами свинцовых копеек. На верхушке головного убора прикреплен четырехугольный белый крапивный платок, который сзади свисает до верхней части шеи и, подобно французским капорам и куафюрам, может быть при желании опущен на лицо), сюлык, Ÿуглэс с шерстяными подвязками, кут.

Девочкам обычно пели такую песню:

Когда девочка осваивала процесс прядения, кое-где устраивали сялтым – обряд освящения водой с целью предотвращения сглаза и пожелания успехов. Как только она показывала свою первую самостоятельно спряденную пряжу, кто-нибудь из взрослых членов семьи хватал ее сзади и обмакивал ее ноги в таз с водой. Это было признанием взрослых, что дочь научилась прясть, что в семье появилась новая пряха, новая работница.

Предметом большой заботы матери была подготовка приданого для дочери. Оно состояло из нескольких комплектов одежды (повседневной и праздничной) на все сезоны года, постельных принадлежностей, полога, скатертей и полотенец, ковров, постилок на лавки и заготовок тканей. В приданое входил и скот (жеребенок, теленок, овца и гусыня).

С подросткового возраста к приготовлению приданого привлекалась и сама дочь. Приданое начинали готовить с вещей, связанных с трудоемкой обработкой конопли и льна. Цикл переработки льна от посева до пошива одежды занимал целый год, а конопли – и того больше. Завершение каждого из этапов работы получало праздничное оформление.

Простые операции, например, мотание ниток на цевки челнока (серыяськон), перематывание пряжи на трубицы традиционно считались детской работой, выполняемой с удовольствием. Девочки-подростки участвовали в тереблении и обмолачивании льна. Примерно с десяти лет (в иных семьях, в которых мало работниц, и раньше) они начинали прясть. Хотя ткачеством занимались преимущественно женщины.

Ткани для одежды (холщовая и полушерстяная пестрядь для платьев, сукно для зимних кафтанов) до поры хранились в рулонах. Значительную часть одежды шили с переходом девушки в разряд невест. Приступая к крою, скажем, рубахи, от рулона холста отрезали небольшой кусочек и, произнеся заклинание (“Та вуремез тазалыкен нуллыны мед кылдоз, куиньмойскын мед п сьтоз та дэреме, вильзэ вурыны тазалык мед луоз” – “Чтобы довелось носить во здравии, чтоб износить рубаху за три дня, чтоб было здоровье новую сшить”), бросали лоскуток в печь. Здесь интересен редкий прием обратной гиперболы, использованный в заклинании. Лоскуток от кроя горловины также следовало сжечь, его, как остальные мелкие лоскутки от кроя, не позволялось отдавать для игры девочкам.

Тяжелый труд по ломке тресты (сэстон) нередко выполнялся коллективно всеми взрослыми членами семьи или устраивали помочи (сэскон веме). Приступая к любому делу, произносили заклинание.  Этой работы женщинам хватало до конца зимних холодов. Пряли все, кто хоть как-то овладел этим ремеслом, но значительную часть работы выполняли девушки, заинтересованные в подготовке приданого, и молодые женщины, которым приходилось готовить одежду для детей. Для того, чтобы как-то скрасить эту однообразную, усыпляющую своей монотонностью работу, девушки вечерами собирались вместе на посиделки.

В конце февраля – начале марта утомительное прядение заканчивалось: всё волокно спрядено. Следующий этап – шорт миськон – стирка заготовленной за зиму пряжи. Ею женское население деревни занималось около двух недель, поочередно устраивая помочи (веме). Пряжу предварительно замачивали в настоянной на золе щелочной воде и парили в печи в больших чугунных корчагах. В назначенный день собирались приглашенные женщины и девушки, запрягали лошадь (при необходимости и две), к дуге привязывали колокольчики; корчаги, кадки с пряжей устанавливали на сани, садились сами и с песнями отправлялись к проруби на реке или пруду. Закончив работу, с песнями возвращались во двор хозяйки, развешивали моты пряжи и уходили домой. Выполнив необходимые домашние дела и переодевшись, снова собирались у организатора помочи на ужин. Он, по рассказам, проходил весело. На другой день собирались у следующей хозяйки.

Исследователи XIX в. стирку пряжи называли женским праздником. Особенно шумно и весело он проходил в семье, в которой была молодуха. Стоило пряже при полоскании немного запутаться, как начиналось зубоскальство по адресу молодухи. Ее хватали и, грозя искупать, несли к проруби, мочили ноги, подол платья, обрызгивали водой. Но она обычно откупалась обещанием угостить самогоном. Пряжу молодух стирали в последний день.

“Мытье пряжи совпадает с началом таяния снегов, поэтому воспринимается как первый весенний праздник”. Прялка (кубо) является символом женского труда, она ассоциируется с женщиной. О ее большой роли в удмуртском быту говорят и другие обряды с нею. Конопля, лен, прялка в сознании удмурток были настолько неразделимы, что они приписали орудию труда магическую силу, могущую повлиять на рост конопли и льна. С этой целью в праздник масленицы выполняли обряд, имитирующий катание на прялке. А подаренную невесте прялку поезжане на свадебном пире сюан носили с собой, и в каждом доме, куда их приглашали, просили ее украсить.

Был известен также обряд кубо дусым (дусым – возлюбленная/ый), выполнявшийся двумя семьями для сближения отношений, для скрепления дружбы. Договорившиеся стороны объявляли будто бы о помолвке своих новорожденных сына и дочери, называя их кубо дусым, а сами называли друг друга сватом и сватьей, но в сочетании со словом кубо. Обряд предписывал подросшему парню подарить девушке, названной кубо дусым, прялку, предварительно украсив ее по традиции лоскутками тканей путем обхода домов. При этом обходчики-подростки исполняли соответствующую обрядовую песню “Кубо чук куран”, зафиксированную венгерским ученым Б. Мункачи (Munkacsi 1952). Видимо, не случайно, первое в письменных источниках графическое изображение удмуртки – это изображение пряхи.

 После стирки пряжу готовили к тканью: красили, мотали на трубицы, сновали. Ткали тонкие однотонные холсты, сукно, полусукно и пестрядь. Однотонные серые холсты по отработанной веками технологии отбеливали до снежной белизны. Белением холстов (дэра гужатон), длившимся примерно три недели, обычно занимались девушки

(Жингырты, удмурт кырœан 1960: 53–54, 68, 73).

----------

*

ISBN 5-7691-1772-9  

УДК 9(С143)

ББК 92(Удм)

Христолюбова Л. С. Женщина в удмуртском обществе. XVIII – начало XXI в.: Монография. Ижевск: Удмуртский институт истории, языка и литературы УрО РАН, 2006. 328 с.; илл.