Царь-девица

М. Цветаева   "Царь-Девица". Москва-Берлин, изд-во "Эпоха", 1922 г. Художник обложки: Л.Е. Чирикова-Шнитникова

 

Поэма-сказка

Как у молодой змеи — да старый уж,
Как у молодой жены — да старый муж,
Морда тыквой, живот шаром, дышит — терем дрожит,
От усов-то перегаром на сто верст округ разит.

Как у мачехи у младенькой — сынок в потолок,
Не разбойничек, не всадничек, не силач, не стрелок,
Вместо щек — одни-то впадинки, губы крепко молчат.
Как в дворцовом палисадничке гусли за полночь бренчат...
Поведешь в его сторонку оком — 
Смотрит в стену,
Дай-ка боком
Д'ненароком
Да задену!

 

НОЧЬ ПЕРВАЯ

Спит Царевич, распростерся,
Спит, не слышит ничего.
Ровно палочкой уперся
Месяц в личико его.

Соврала, что палочкой:
Перстом светлым, пальчиком.
И стоит бабенка шалая
Над мальчиком.
«Скрытные твои ресницы, — 
Без огня сожжена!
Отчего я не девица,
А чужая жена!

Отчего-то людям спится.
А мне плачется!
Отчего тебе не мать родная
Я, а мачеха?

На кроваточке одной
Сынок с матушкой родной.
С головеночкой льняной
Ребеночек мой!

Молчи, пес цепной!
Не реви, царь морской!
Проходи, сон дурной!
Ребеночек — мой!
В кипяток положь яйцо — 
Да как не сварится?
Как на личико твое цветочное
Не зариться?

Для одной твоей лежанки
Я на свет рождена.
Я царевичу служанка — 
Не царёва жена.

Обдери меня на лыко,
Псам на ужин изжарь!
Хошь, диковинный с музы'кой
Заведу — куба'рь?

Гляжу в зеркальце, дивлюся;
Али грудь плоска?
Хочешь, два тебе — на бусы — 
Подарю глазка?

Не введу в расход, — задаром!»
А сынок в ответ:
— К взрослым пасынкам — нестарым
Мачехам ходить не след. —

«Дай подушечку поправлю!»
— Я и сам примощусь! — 
«Как же так тебя оставлю?»
— Я и сам обойдусь! — 

«Ай пониже? Ай повыше?»
— Мне твой вид постыл! — 
«Видно, разум твой мальчиший
Звоном по' морю уплыл.

Али ручки не белы?»
— В море пена белей! — 
«Али губки не алы?»
— В море зори алей! — 

«Али грудь не высока?»
— Мне что грудь — что доска! — 
«Можно рядушком прилечь?»
— Постеля узка! — 

«Коль и впрямь она узка — свернусь в трубочку
Говорливые мои шелка? — скину юбочку!
Всё, что знала, позабыла нынче за' ночь я:
Я крестьяночка, твоей души служаночка!»

 

А Царевич ей в ответ
Опять всё то же:
Всё: негоже, да не трожь,
Не трожь, негоже!

«Али личиком и впрямь не бела?»
— Не страми родство, да брось озорство! — 
«Ох, зачем тебя не я родила?»
— Мне не надо твоего — ничего! — 

«Ох, височки, волосочки мои!»
— Корабельные досочки мои! — 

Поздний свет в ночи, да треньканье струн...
То царевичев усердный шептун
Три свечи зажег — да вниз головой,
Да псалмы поет на лад плясовой.

На угодничков плюет, давит мух,
Черных сродничков своих славит вслух.
— Распотешь себя, душа, распотешь! — 
Над лампадочкой святой клонит плешь.

— Слюнка, слюнка моя, верный плевок!
Ты в лампадочке моей — поплавок.
Я недаром старичок-колдунок:
Не царевичев ли вижу челнок?

Шея лебедем, высок, белогруд,
В нем Царевич мой, и я с ним сам-друг.
Всколыхнулася лазурная рябь:
К нам на гусельный на звон — Жар-Корабь!

Подивись со мной, пророк Моисей!
Купины твоей прекрасной — красней!
Посередке же, с простертой рукой — 
Не то Ангел, не то Воин какой.

Что за притча? Что за гость-за-сосед?
Не то в латы, не то в ризы одет!
С корабля кладет две легких доски,
Да Царевичу дает две руки.

Всполохнулся мой Царевич — погиб! — 
Половицы тут в ночи: скрип да скрип,
Голосочек тут в ночи: «Дядь, а дядь!
Научи меня, старик, колдовать!
Опостылела царёва кровать!
Я с Царевичем хочу ночевать».

— Что ты, матушка, кто ж с пасынком спит? — 
«Царь с бутылкою в обнимку храпит.
Ты царевичеву кровь развяжи:
Коршунком ко мне на грудь положи!»

Усмехнулся в бороденку старик:
Хоть царица, а проста на язык!
Ночевать одной, поди, невтерпеж!..
— Что ж, краса, мне за работу кладешь?

«Положу тебе шесть сот соболей».
— Мне плевочек твой единый милей!

«Скат заморского сукна на кафтан».
— Из сукна того скатай сарафан!

«Так червонцев нагружу чугунок».
— Дешев, дешев тебе царский сынок!
Приклонись ко мне, Царица, ушком,
Цену сам тебе скажу шепотком. — 

Помертвела ровно столб соляной,
Д'как сорвется, д'как взовьется струной,
Как плевком ему да вызвездит лоб!..
«Хам! Охальник! Худородный холоп!

Целовать тебя — повешусь допрежь!»
Старикашка ничего, вытер плешь:
— Хочешь проку, красоты не жалей!
Погляди-ка ты в лампадный елей!

Дунь и плюнь! Сделай рябь!
Что ты видишь? — «Корабь,

Без гребцов-парусов,
Само море несет».
— Ну-кось? — «Чтой-то темно»,
— Плюнь на самое дно!

Ну-кось? — «Ходко бежит!
Кто-то в лежку лежит:
Человек молодой...
— Светел пасынок мой!»
Смотрит в синюю гладь.
Ничего не видать.

— Перстень в маслице брось!
Ну-кось!— «Рученьки врозь,
Бусы в левой руке,
Гусли в правой руке.
Привалился к корме.
Думу держит в уме».

— Топни правой ногой!
Что ты видишь? — «Другой
В синеморскую хлябь
Выплывает корабь.

В сини-волны в упор
Грудь высокую впер.
Посередке — костер,
Пурпуровый шатер».

— Полный круг обойди!
Ну-кось! Зорче гляди! — 
«Душу сперло в груди!
Дева всех впереди!
Великановый рост,
Пояс — змей-самохлёст,
Головою до звезд,
С головы конский хвост,
Месяц в ухе серьгой...»
— Топни левой ногой! — 

Левой ножкой топнула,
Да как охнет, взглянув!
Да как навзничь грохнется,
Колен не согнув!
Да как затылком чокнется
С заслонкой печной! — 
Подсмотрел в окошечко
Месяц, сторож ночной.

— Ох вы, бабьи дела келейные! — 
Положил свою кладь на лавочку.
— Вынь из ближнего, из нашейного
Из платочка сваво — булавочку.

Ты упрись ею в грудь высокую,
Напои ее кровью досыта.
А пленишь молодого сокола,
Помяни и меня, красоточка! — 
Дерганула рукою спешною:
Грудь раскинулась — цветом яблочным!
Вынимает из тела грешного
Пурпуро'вую — всю — булавочку:

«Всю до капли кровь
За его любовь!
Всю из жилок прочь
За одну за ночь!»

Тот булавку враз
Ртом клыкастым — хвать!
— Как начнет в волнах
Дева-Зверь вставать — 

И вколи ему змейку в шиворот,
Чтобы вся их любовь — навыворот!
От булавки той — будет крепко спать,
Она звать его, а он пуще спать...
Ляжет парень смирней травиночки
От кровиночки-булавиночки.

Вру — оставь в руке
Бороденки клок! — 
А она в тоске:
«Получай залог!»
И, прильнув к бороде взъерошенной,
В ночь — с улыбочкой перекошенной.

Лежит Царевич мой бессонный,
Как лебедь крылья разбросал;
«Всё отдал бы, весь сан престольный
Кто бы мне душу распростал!

Не естся яблочко румяно,
Не пьются женские уста,
Всё в пурпуро'вые туманы

Уводит синяя верста.

Каким правителем вам буду,
Каким ероем-силачом — 
Я, гусляришка узкогрудый,
Не понимающий ни в чем!

Как с конницей-свяжусь-пехотой,
Когда до бабы не охоч!»
И, опершись на локоточек,
Такой унылый смотрит в ночь.

А за дверью скреб да скреб...
«Дядька, ты?»
— Я, твой лодырь,
Твой холоп-лысолоб!
Светлый колос мой, опять клонишь лоб?
Слабый голос твой меня силком приволок!

Что ж не спишь опять? — «Не сплю, не дремлю,
Дрему, радужную птицу, ловлю.
Поступь легкая, и птица близка,
Да ни сети у меня, ни силка».

— Не испить тебе бы маку? — 
«Не в настойке суть!
В этих подлостях и так уж
Я увяз по грудь.

Всё-то нежат день-деньской,
Тешат, нянчат, — 
Ровно цветик я какой,
Одуванчик!

Отчего душа теснится,
Грудь для вздоху мала?»
— Оттого, что Чудо-Птица
В ней гнездо завила.

«Отчего на бабьи речи
Весь — как ржавый замок?»
— Оттого, что узкоплечий:
Не по гостье — домок!

«Отчего корабь морями
Сам без весел плывет?»
— Оттого, что за морями
Царь-Девица живет!

 

ВСТРЕЧА ПЕРВАЯ

 

Не слетались голуби
К окну, за крупой — 
Встал Царевич сгорбленный,
Кручинный такой.

Вкруг очей — что обручи,
Набились круги.
Чай, опять на ковричек — 
Да с левой ноги!

Гребешок потрагивал — 
Из рук пустил!
Сапожок натягивал — 
Да так застыл.

«Не понять, чем бабам
Моя суть хороша!
Руки-ноги слабые,
Как есть — лапша!

Награди халатиком,
Крещеный мир!
Цельный полк как я' таких
Взойдет в мундир.

Кто б меня да ту'рманом
Да в тартарары!
Где глаза лазурные?
Две черных дыры.

Снеговее скатерти,
Мертвец — весь сказ!
Вся-то кровь до капельки
К губам собралась!

Василька от робости
В полях не сорву.
Киньте в воду — пробочкой
Поверх всплыву!

Само солнце пятится,
Не кажет лица.
Видно, в полночь, в пятницу
На свет родился.

До' любви нелакомый,
Себе немил — 
Видно, месяц, плакамши,
Слезой обронил».

Слабыми руками
Вдоль перил витых,
Слабыми шажками
С лестничек крутых,

Не трубили зо'рю
С крепостной стены.
В небесах Егорий
Не разжег войны.

Спит кузнец над горном,
Спит косарь в копне. — 
Чей глазочек черный
В слуховом окне?

Что за соглядатай
Мерит даль зыбе'й — 

Выше голубятни,
Раньше голубей?

Нет такой вершины,
Чтоб тоске — крута!
Лучше всех аршинов — 
Черный взгляд-верста.

Берегитесь, люди,
Некалёных стрел!
Ветр с кудрями-грудью,
Как любовник, смел.

Уж такой ревнитель!
Всюду — враз — рука!
Что б дружочку прыти
Взять у ветерка?

«Дар ты мой обманный,
Клад непокупной!
Ровно столб туманный,
Аль дымок степной...

Пьет — отца хоронит,
А ступнёт шажком — 
Вот сейчас обронит
Ножку с сапожком.

Шагай с косогору,
Плыви — вдаль — водой...
Не уйдешь от взору
Мачехи младой!

Все ж на Зверь-Солдатку
Не откроешь глаз:
В вороток твой сладкий
Я змеей впилась!»

— Ох ты воля! — дорогая! — корабельная!
Окиянская дорога колыбельная!

Прискакав с ночной атаки
(На лбу — пот росою крупной),
У окна сваво, над взморьем,
Царь-Девица саблю чистит.

На плече на правом — голубь,

На плече на левом — кречет.
У ее подножья нянька
Ей сапожки начищает.

«Ох ты, царь мой, Царь-Девица,
Вихрь-Девица, Жар-Девица!
Нету мне с тобою сладу,
Не покоишь мою старость.

Погляжу на кудри гривой,
Погляжу на взор пожаром — 
Как не я тебя, а львица
Львиным молоком вскормила!

День встает — врага сражаешь,
Полдень бьет — по чащам рыщешь,
Вечер пал — по хлябям пляшешь,
Полночь в дом — с полком пируешь.

Люди спать — ты саблю точишь,
В церковь — псов из ручек кормишь.
Вся родня и отступилась.
Дай-ка правую мне ножку!»

Рассмеялась Царь-Девица:
«Мне и любо без родни-то!
Огнь — отец мне, Вода — матерь,
Ветер — брат мне, сестра — Буря.
Мне другой родни не надо!»

Осерчала нянька: «Полно
Ржать-то, ровно кобылица!
Как бы этим ржаньем всех-то
Женихов не распугала!»

Пуще Дева-Царь хохочет:
«Эка сладость — женихи-то!
Мой жених — мой меч пресветлый,
Меч мой сабельный, веселый:
Мне других дружков — не надо!»

Пригорюнилась тут нянька:
«Порвала б цветочков в поле,
Завела б себе подружек,
Позабавилась б маненько...»
Ей в ответ с усмешкой Дева:
«Трубный звон — моя забава!
Мне иных забав — не надо!»

«Первенчалась бы с красавцем, — 
Нянька у ней в ножках хнычет, — 
Сбросила б наряд свой мерзкий,
Да над люлькой над роскошной,
Над пелёночной заботой,
Всю бы ночь, заместо гульбищ,
Всё бы пела-распевала».

Топнула ногой тут Дева:
— Нянька ты, а я — Царь-Демон!
Кой мне черт в твоих пеленках!
Бранный быт — моя забота!
Мне иных забот — не надо!

...Отстранись-ка, нянька, что' за
Звон с воды встает за чудный?
Чтой-то под моим окошком
Волны за слова лепечут?

— Гусли, гусли-самозвоны,
Вся забавушка моя!
Из зубчатой из короны
Ни зубца не стою я.

Не слыхал еще, как бабы
По ночам толкуют сны.
Гусли, гусли — вся забава
Осемнадцатой весны!

Я, мальчишка узкогрудый,
С бранным бытом незнаком.
Гусли, гусли-самогуды
Мне — единственный закон!

Я до смертного до поту
Не отстану от струны!
Гусли, гусли — вся забота
Осемнадцатой весны!

Просияла Царь-Девица:
Терем враз озолотила.
«Баб не любишь? Драк не любишь?
Ну, тебя-то мне и надо!
Как, к примеру, Дева-Царь я,
Так, выходит, — Царь-ты-Дева!
Уж с таким-то голосочком
Муж за прялку не засодит!»

Хлопнула тут Царь в ладоши:
«Повели, чтоб тем же часом
Вихря-мне-Коня седлали!»
Хлопнула в ладоши дважды:

«Повели, чтоб тем же часом
Был Корабь готов к отплытью!»

Трижды хлопнула в ладоши:
«Повели, чтоб тем же часом
Для прощального параду
Там, на площади великой,
Все' наши полки сбирались!
— Дура старая, что хнычешь?
Али жалко, что последний
День встает наш, Царь-Девицын?» — 

«Ошалела я от счастья, — 
Нянька хнычет под ногами, — 
Знать, за все мои молитвы, за слёзные,
Вить гнездо тебе, моя орлица безгнездная!
Знать, недаром карты врали,
Знать, недаром я все ночи,
Притаясь, наряд венчальный
Тебе шила-расшивала.
Утюжок пойду поставлю:
Хоть и глаженый, а надоть
Для красы провесть маненько...

— Что ж ты рот перекривила?»
«Как в раззолоченной попонке
Негоже бранному коню,
Ужель атласною тряпчонкой
Свою же славу заслоню?

Цельному войску господином
Была, — так справлюсь и с одним!
Одним своим лучом единым
Мы светел-месяц полоним».

Опоясалась тут саблей,
Свистнула в кулак свой смуглый,
И на зов ее кулашный
Вихорь-Конь к ней на крылечко
Белой молнией взлетает.

«Ну, простимся, нянька, что ли?
Там, на площади великой,
Будет нам не до тебя уж».

Чмокнула с размаху няньку
В рот морщинистый, соленый,
И с окошечка резного
Коню на спину с размаху
Белой птицею махнула.

Не колосочки овсяные
До солнышка встают в ряды, — 
То ратнички ее стальные
Равняются на площади,

Толк по рядам прошел безвестный:
«Не будет Девы-нам-Царя!»
И что нам до зари небесной,
Когда земная нам заря!

Топчи, конь вражеский, посевы!
Все' в море кол’кола', звонарь!
И вздох тут: «Дева! Дева! Дева!»
И рокот: «Царь наш! Царь наш! Царь!»

Грудь в светлых латах, лоб — обломом,
С подсолнечником равен лик.
Как из одной груди тут громом:
«Сам Михаил-Архистратиг!»

«Здорово, стан сильномогучий!» — 
Гремит громоподобный глас.
Рече' — и, рассекая тучи,
Промеж рядочков понеслась.

Конь с Де'вицею точно сросся;
Не различишь, коли вдали:
Хвост конский, али семишёрстый
Султан с девичьей головы!

Как вихрь промеж рядочков вихрит,
Пот — градом сквозь пожар ланит.
Лишь где на том конце затихнет,
Уж на другом конце гремит.

Уж никогда грозней да лучше
Трубач губастый не трубил.
Гром-барабанщик обе ручки
По локоток себе отбил,

Как облачная рать в лазури — 
Полк за полком, полк за полком.
И подает полкам Царь-Буря
Тут знак малиновым платком.

«Прощайте, верные мундиры!
Стан сухопутный, стан морской!
Как вам — такого командира,
Команды мне не знать такой.
Ни сына у меня, ни дочек,
Вся без остатку пропаду!
Кто на маво коня да вскочит,
Того наследником кладу,

Перехожу в иную веру,
Всю вольность отдаю за грош...
Но следом моему примеру — 
Вы бабами не станьте тож!»

Словно лес какой червонный — 
Все' склоняются знамена...

Словно лик какой явле'нный — 
Все склоняются колена,

Словно реки в половодье — 
Слезы светлые текут.
«Рев — сарафанам; кровь — доспехам! — 
Им Дева молвит свысока. — 
Смерть самоё встречают смехом
Мои усердные войска.

Аль осердить меня решили?»
Стойком на стременах встает,
Всем руки сильные, большие
На целование дает...

«Чад не балуйте, баб не бейте,
Мечом рубите новизну!
А помянуть меня — пропейте
Сегодня всю нашу казну!»

— Прощайте! — почернела разом,
— Простите! — разломила щит...
Мчит, а за ней против приказу
Гром-барабанщик следом мчит.

«Как две руки мои отбиты,
Дай, хоть с мизинца ноготок!»
На всем скаку рукой сердитой
Раздергивает жар-платок.

Рвет надвое платок-ширинку,
И, голову пригнув к плечу:
«На, барабанщик, половинку!
Другая будет трубачу».

Песнь прежалостную тут мы споем:
Как прощалась Царь-Девица с конем.

Как дружочка за загривок брала,
Сахарочку в рот брусочек клала,

Целовала как, огня горячей,
Промеж грозных, промеж кротких очей,

Прижималась как — щекой золотой
К конской шее лебединой, крутой...

Повязавши как шнурком поясным,
В ножки кланялась поклоном земным,

Как покорно — что гайдук-есаул — 
Белый конь в ответ колено согнул,

Как пригнувшись, чтоб не слышал никто,
Сотворила ему речь на ушко.

И еще-то мы прибавим к сему,
Как все слезки до единой ему

Сцеловала — ровно брат-ей-жених — 
С карих ласковых очей дорогих,

Как все жилы напружились на лбу,
Себе в кровь как закусила губу.

Как по сходням взошла
Стопудовой пято'й,
Как прах с ног отрясла,
Как махнула рукой.

Полк замертво свалился пьяный.
Конь пеной изошел, скача.
Дух вылетел из барабана.
Грудь лопнула у трубача.

«Что за костер это мчится в степях синих вод?»
— То сваму счастью навстречу красотка плывет.

«Кто ж у ней славно так правит рулем-кораблем?»

— Море им правит, так вот он и прет напролом!

«А под шатром-то, с лицом-то как шар золотой,
Что там за Воин — за Ангел — за Демон такой?

Каску хвостатую ветр ему сшиб набекрень,
Ростом-то — башня, в плечах-то косая сажень!

В хладной пучине, чай, крестит купецкую тварь?»
— Мчит на смотрины, а имя ему — Дева-Царь.

«Как это?» — Так это! — «Что ж за краса без косиц?
— Кос всюду досыта! А светлолиц, круглолиц, — 

Солнцу на ревность! — «Уж больно плеча' высоки!»
— А поясочек-то! Перстень берет в пояски!

Спорить-то нечего! Каб не свобода-душа:
Кабы не плечики — вся б в перстенечек прошла!

Так, почаевничав позавчерашним хвостом,
Спор-заводили-беседу акула с китом.

Отдыхает зыбь-красотка
От ночи' своей от ндравной.
И'дут ровно, и'дут славно,
И'дут славно, и'дут ходко.

Словно месяц в полнолунье — 
Звон собой все море занял.
Струнки, струнки-говоруньи,
Жилочки мои бараньи!

Лежит Царский сын на спинке,
Гусельки зажал любовно,
Ходят пальцы без запинки,
Ходят славно, ходят ровно,

В чудный час передвосходный
Мой совет тебе — кто б ни был!
Меняй страстный путь на водный!
Бросай бабу, — иди к рыбам!

Говорят: яд рыбий горек,
Говорят: яд бабий — тоже!
Да по крайности не спорит,
Как с нее сдираешь кожу!

Бабе: дура! она: ро'дный!
Ты ей в рыло, она: милый!
Не теряй на подлость силу
В чудный час передвосходный!

Эх вы, царские сыночки!
Эх мы, сосны-чернолесье!
— Ни денек тебе, ни ночка,
Ни заря тебе, ни месяц.

Ни корабь тебе, ни зыбка,
В ней ни муж тебе, ни дева,
Ни гармонь в руках, ни скрипка,
Ни те вправо, ни те влево...

Вдруг как вскочит корабь-лодка,
Как припустится с прискоком!
Уж не ровно, уж не ходко:
И'дут скоком, и'дут боком.

Уж такая дурь да дикость,
Новгородское аж Вече!
«Ну-кось, дядька, погляди-кось:
Ай корабь какой навстречу?»



Отвечает тот, осклабясь:
(Дух учуял Царь-Девицын!)
«Ни в волне мозгов, ни в бабе!
Стало — нечего дивиться.

В море плыть — не землянику
Брать, аль в шахматы-бирюльки!
То — корабь тебе, то — люлька!
Лучше песню затяни-ка».

Тот поет, а рев вокруг-то:
Точно львица с львом сцепилась!,
Привстает гусляр по грудку:
«Что за притча? Ай взбесилось?

До зари-то, глянь, час цельный,
А волна-то, глянь, — кровь-кровью!»
— Пой, сыночек, на здоровье — 
«Нет уж, — не до колыбельной!»

Хлябь-то тигрой полосатой:
Вал пурпурный, вал червонный...
— Спи, сыночек, час-то сонный!
«Нет уж, дядька, не до сна тут!»

Хочет встать, в тот булавку
Ему в шиворот — как вгонит!
Хочет встать, а сон-то клонит,
Как ягненочка на травку,
Как купца валит' к прилавку...
Спит...

Тут как вздрогнет жук навозный,
Раб неверный, тварь иудья:
С кораблем-челном — грудь с грудью — 
Жар-Корабь стоит, гость грозный.

То не солнце по златым ступеням' — 
Сходит Дева-Царь по красным сходням'.

Под военной да под веской стопой
Чуть не треснул весь челнок скорлупой.

Руки в боки — ровно жар-самовар!
Зычным голосом речет: «Где гусляр?»

Дядька в ножки ей — совсем обопсел!
Аж по-пёсьему от страху присел.

Д’ну по' доскам башкой лысой плясать!
Д’ну сапожки лизать, лоснить, сосать!

Д’как брыкнет его тут Дева-Царь по башке:
«Что за тля— да на моем сапожке?»

Д’как притопнет о корабь каблучком:
Дядька — кубарем, а волны — ничком!

«Будешь помнить наш сапог-леденец!
Где гусляр — сын царский — знатный певец?»

Шипом-свистом тот с коленочек: — Спят-с!
«Я б за свист тебя змеиный — да бац
По щеке — да вот боясть-то кака:
Змеем-гадом провоняет рука!»

— Тише, волны, синеморская рать!
Голосочку мне сваво не слыхать! — 

«Где ж он?» — Духом вам представлю всю суть, — 
Лишь изволите коленку согнуть!— 

Смотрит: не' шелк-янтарь — мусор-товар:
На дне — с гуслями в обнимку — гусляр!

Взглянула — д’как расхохочется!
В ладошечки — д’как всплеснет!
«Я-чай, еще в пеленки мочится!
Пустышечку еще сосет!

Без перстня, без попа, без венчика,
Ну, было мне о чем тужить!
Не думала я себе младенчика
От взгляду одного нажить!

Забыла я тебе пеленочек, — 
Прости меня за недосмотр!
Смотрю-ка на тебя, миленочек:
Смотрины-то смотреть — не смотр!»

И водит всё — 
По бровочкам,
По лобику
Рукой.
«Молоденький!
Да родненький!
Да плохонький какой!
В серебряном нагрудничке,
И кольчики занятные.
И ничего, что худенький, — 
На личико приятненький».

Сгоняет муху с бровей,
Равняет руку с своей.

«Как суха корочка!
Как есть — без мякиша!
Твоя-то — перышко,
Моя-то — лапища!

И каждый пальчик-то
Как царь закованный!
А моя — черная
Да бесперстнёвая!

Твоя — ковры расшивать,
Моя — дубы корчевать».

И к люботе припав
Лбом смуглым сводчатым — 
По волосочкам-то
Да по височкам-то...

«Твои-то тонкие,
Лен — волосенки-то!
А мои — конские,
Что струны — звонкие!

Дай, вошку поищу,
Головку почешу.

Уж такого из тебя детину вынянчу,
Паутинка ты моя, тростинка, шелковиночка!

И гласом гневным вдруг:
«Ох, старый змей-паук!

На живодерню гож:
Дурной уход ведешь!

Чай, по снегам водил
Ступнями босыми,
Поил не допьяна,
Кормил не досыта...

— Тонее тросточки!»
А дядька-хитростник:
«Были бы косточки, — 

Мясцо-то вырастет!

Что ж, что весом плох, зато стройнее сосенки!
По плечо тебе, небось, — такой высоконький!?

Та грудочкой склоняется,
Тот ручкой заслоняется, — 
Чтоб солнышко ему, должно,
Личика не нажгло.

— Гляжу, гляжу, и невдомек:
Девица — где, и где дружок?

Ты расплетись, вере'вьице!
Где юноша? Где девица?

Тот' юноша? — лицом кругла,
Тот' юноша? — рука мала:

Одной косы две плёточки,
Две девицы-красоточки.

Да больно вид-то их таков, — 
А ну-ка двое пареньков?

Тот девица? — глядит насквозь!
Тот девица? — коленки врозь!

Одной руки суставчики,
Два юноши-красавчика.

Чтоб не испортил нам смотрин
Неверный разум наш Фомин,— 

Где царь не приложил печать,
Там надо надвое решать:

Кто сам с косой да в юбочке — 
Тому пускай — два юноши.

Кто вокруг юбок веется — 
Тому пускай — две девицы.

А ну' как зорче поглядим — 
И вовсе всё обман один,

И вовсе над туманом — дым,
Над херувимом — серафим?

Спим...

И ладит, и гладит,
Долг девичий пло'тит.
Ресницами в самые веки щекотит.

Чай, синие очи-то,
Как по' морю плыть!
И видеть-то хочется,
И жалко будить.

Над ухом аукает:
«Жених мой! — Ау!»
На грудке баюкает
Добычу свою.

«Спи, копна моя льняная,
Одуванчик на стебле!
Будет грудь моя стальная
Колыбелочкой тебе.

Сна тебя я не лишаю,
Алмаз, яхонт мой!
Оттого что я большая,
А ты — махонькой!

Что шелка — щека,
Что шелка — рука!
Ни разочку, чай, в атаку
Не водил полка.

Спать тебе не помешаю,
Алмаз, яхонт мой!
Оттого что я большая,
А ты — махонькой!

Что за дивный твой за сон за такой?
Дай-ка взбрызну да водицей морской!

— Держись, дружок хорошенький!» — 
Берет воды пригоршенку:
«Тебе для раза первого
Твой сонный грех прощу!

Чтоб крепло тело бренное,
Морской водою пенною — 
На подвиги военные
Младенчика крещу!

Чтоб светлым встал, чтоб век не спал,
Одним своим речением,
— Морским своим крещением — 
Младенчика крещу!

Чтоб цельный полк поклал перстом,
Чтоб первый гром пред ним ползком,
Чтоб Деву-Царь согнул кольцом — 
Младенчика крещу!»

То не тучка молодая
Лен кропит:
То дружочка — дорогая
Водой плещет, поливает,
А он спит.

На лице его из воску — 
Как серебряная россыпь,
Как серебряные слезки, — 
По лицу его из воску — 
На все' стороны — полоски — 
Струйки светлые — текут.

«И не взглянет! А уж знаю — глазаст!
Всем хорош, да больно спать-то горазд!

А пора бы уж глазочкам из горенки!
Погляди — меньше вершочку до зореньки!

Ровно шерстка на ягнятах-баранах — 
Весь восход-то в завиточках румяных!»

Старик над ним: «Всё гусельки!
От них и сон глубок!»
Краса над ним: «Где ж усики?
Осьмнадцатый годок!

Пора бы уж травиночке
Пробиться на лужку!
За первую пушиночку
Весь сон тебе прощу!»

И, зардевшись пуще каски своей,
В лоб целует — промеж ровных бровей.

Дрогнули веки,
Руки разжал.
Вдоль лица — некий
Блеск пробежал.

Звякнули — выпав из ручек — гусли,
Дева над ним:
«Синих очей твоих аль дождусь я?»
Но — словно дым — 

Изнизу — вдоль впалых щек — 
Облак — мо'рок — обморок.

Постояла Дева-Царь, пождала':
«Ох, ты яблок мой-изюм-шептала'!..
А достать тебя — Господь умудри».
Вынимает из височной кудри
Горсть кручёных-перкручёных струнищ,
Горсть червонных-золотых волосищ.

«Не видали вы такого руна!
Каждый волос — золотая струна! — 

Передашь их Гусляру на струньё,
Пусть звончей бренчит во имя мое!

Таких на рынке нету струн!..
Становься, старый змей, во фрунт!

Руки по швам,
Червяк земли!
Зело' моим словам
Внемли!

Чтоб вышла из него болесть — 
Дашь яблочка ему поесть.

А пить ему вино, не квас, — 
Вот будет первый наш приказ.

Чтоб выхмелил весь сонный хмель — 
День за море, Гусляр — в постель.

От мух рединкою накрой, — 
Вот будет наш приказ второй.

Вставал чтоб правою ногой,
Чтоб мылся хладною водой,

И — весла в ручки! — в добрый час!
Вот будет третий наш приказ.
Да чтоб струночек не рвал — поминаньица,
Да чтоб первым приплывал — на свиданьице!»

Стоит — дитя над пряником, — 
Стоит, очей не сводит.
На личико кудрями-то
Резную тень наводит.

«Прощай, мой невзаправдошный,
До завтра, сласть нерусская?
На первый раз — вприглядочку,
А уж второй — вприкусочку!

Поцеловала б в лоб еще,

Да уж боюсь — без навыку!
Пока еще заботушкой
Не стал — прощай, забавонька!»

Сапожок чрез борток,
Ногой легкою — скок
Домой, в красный чертог.
На простор синих волн — 
Толк — Царевичев челн!

Меж Солнцем и Месяцем
Верста пролегла.
Султан конский трепется.
Поплыл. — Поплыла.

Не заноза из тела вон — 
То из ткани булавка вострая,
То на личике снеговом
Глаза синие, синемо'рские,

Бьет ресницами — на
Локоточек привстал.
Промеж бровками трет
«Уж и долго я спал!

Ровно дождь меня тонким
Серебром поливал,
Ровно жавронок звонкий
Вкруг меня ликовал».

— То не пташечка-резвушка
Ликовала, — 
То тебя твоя подружка
Миловала.

Аукала, агукала,
На жар-груди баюкала,
В кудрях тигрицей рыскала,
В лицо водицей прыскала.

Бушевала над тобой — как в день судный!
Да уж сон-то твой такой — непробудный!

«И снится мне, — молвит,
Лоб-гладя-чело, — 
Что красное солнце
На лоб мне сошло.

Лежал, не завесясь,
Ан и вышел ожог!»
— Ох, бел ты мой месяц,
Меловой пирожок!

И солнца-то нетути
Тебе лоб припекать!
То губ царских редкостных
Дорогая печать. — 

Не слышит Царевич
Тех дивных речей.
Глубь сонную мерит
Верстою очей.

«И снится мне, — охает,
Руно гладя волос, — 
Что с куполу с грохотом
Сто цепей сорвалось».

— Тебе бы припарочек
Штук пяток на башку!
То первый подарочек
От невесты — дружку! — 

Принимает в ручку белую
Волоса червонные.
А рука-то занемелая,
А рука-то сонная...

Волосок пить-есть не просит...
Ручку раскрывает,
За волосиком волосик
Из руки роняет.

— Эх вы, с головы беспутной
Кольцы завитые!
У морских цариц на лютнях,
Чай, звонят, златые!

НОЧЬ ВТОРАЯ

Сидит Царь в нутре земном, ус мокрый щипет,
Озирается кругом — чего бы выпить?
Уж пито'-пито', — полцарства про'пито!
А всё как быдто чегой-то не до'пито.

Как боярышня пред грозным пред отцом,
Вкруг него всё чарочки кольцом.

Тут и турецкие, тут и немецкие,
Архиерейские да венецейские...

«Быстрее глоточки моей,
Ей-ей, вы сохнете!
Пью не напьюсь, лей не жалей,

А все пустёхоньки!»

Ровно милочки — плясать перед купцом — 
Вкруг него бутылочки кольцом.

Уж и горластые, цветные, красные,
Уж и бокастые, и ярлыкастые!

Летами-плесенью седой захватаны,
Как леший, царь лесной, — гляди — мохнатые.

Узнать-то надобно, что в них скрывается,
Что цветом-радугой переливается!

Лей-лей, не жалей, — 
Всё равно перельешь!
Пей-пей сколько хошь, — 
Всё равно не перепьешь!

Лоза наша полная,
Погреба просторные,
Бочкарь наш испытанный,
Бочонки не считаны,

Как мальчоночки пред старым пред бойцом — 
Вкруг него бочоночки кольцом,

Каким кольцом?
Сплошной стеной!
Какой стеной, — 
Война войной!

Плеснешь — не выплеснешь!
Хлестнешь — не выхлестнешь!
Гляди, Царь-хитростник,
Как строй осилишь наш!

Промеж винных рек, бочоночных гор
Свой бахромчатый раскинул шатер.

«Людям — море синее,
Мое море — винное.
Люди спят на берегу,
А я — так всю ночь гребу!

Мое море тихое,
И гребу без смены.
А зато мне ихние
Моря — по колено!

Их вода — не сладкая,
А моя — с накладкою.

Сидел, сидел Царь наш — инда устал!

Ручкой-ножкой себе путь распростал.

Хочет на' ноги — ан нет, тянет вниз! — 
Эй, дорогу, мелкота, сторонись!

Попытался было с левой ноги — 
Снова навзничь повалили враги!

Разгасился — что индюк-кохинхин!
Д’как вцепился тут в шатер-балдахин!

Был кумач тот не сменен — с коих пор!
Царю на' голову и рухнул шатер!

Как пошла тут дребедень стеклянной пылью!
Как тут чокаться пошли бутыль о бутылью!

Шатер Царя душит,
Вино Царя топит,
Уж не лужи — а реки,
Уж не реки — потоки...

Взошел бы кто с воли,
Всяк диву б дался!
Шатер царский воет
На все голоса.

Как черт — красным машет,
Шатер царский пляшет.
Аль, может, в нем слон какой?
Аль, может, дракон какой?
Аль, может, всё сон какой?

Чтоб в умишке нам самим не порешиться,
Мы пройдем пока на половиночку к Царице.

Пройдем-ка к красавице,
— С Вином спорить — зря! — 
Посмотрим, как мается,
Слезой обливается,
Как и ночью справляется
Страна — без Царя.

Прежде чем засов раздвинем,
Ты скажи, душа, — отколе
Ты сама-то к нам: с мужской ли,
Али с женской половины?

Коль с мужской — так брось тревогу:
Нянек корочкой задобрим,
Коли с женской — врозь дороги,
Влево путь держи, час добрый!

Так. — Засим, дружок, дай руку.
Не робей, — плечом не трону!
Это — детская наука,
Я китайской обучёна.

Если ж сердце (грудь-то ящик!)
Хрусталем об стенки чокнет, — 
Ничего, дружок! — тем слаще
На крыльце подружку чмокнешь!

Не води, дружок, певицы
Потаенными тропа'ми!
Мы, поющие, — что птицы!
Разве что перо на память!

Да и то, коль не скупиться:
Тебе — малость, ему — малость...