Сказ о голубом цветке. Продолжение 6

НАЧАЛО 1,2,3,4,5,6

 

Народные обычаи. Самые древние из них — неизменно связаны с землей, пашней. В каждом селе находились старые ведуны — мудрейшие в своей святости к Природе.

 

Многие столетия сохранялся обычай — связывать во время жатвы хлебов, а также теребления льна сноп и оставлять его на поле. Это называлось   — «завивать волосубороду»... На так называемой «святой неделе» в русских селах стелили на лавку полотенце, на которое ставились принесенные из церкви образа;  по окончании обычного молитвословия хозяйка просила священника вскинуть это полотенце на крышу избы,  «чтобы лен родился долгой-высокой». Если полотенце не скатится с крыши, то лен уродится хороший... Бытовал и такой народный обычай:  на празднике урожая, после уборки хлеба, самая рослая девушка становилась на скамью на одной ноге, и поднявши левую руку вверх, призывала бога:   «Возрасти нам такой же длинный лен, как высока я теперь, чтоб мы не ходили голые!»  За недобрую примету считалось, если бы она пошатнулась при этом обряде...

 

Парадоксально, но факт. А. Ермолов, собирая в прошлом веке «народную сельскохозяйственную мудрость — в пословицах, поговорках и приметах», записал такой обычай, связанный со льном: «...русские бабы считали, что посконь (мужская особь конопли; в ней волокно покрепче и почаще, чем в конопле семенной.— В. И. Даль) для них важнее льна и конопли, она идет на домашнюю выделку холстов, тогда как лен да конопля поступают в продажу, поэтому они готовы ими пожертвовать, лишь бы посконь уцелела. «Господи, Господи, не бей нашей поскони, а льны да конопли хоть все примни!»  — приговаривают бабы при виде градовой тучи, очень опасной для этих растений, которые град легко может перебить и в лоск уложить»...

 

Обычай, ставший приметою: при стареющем месяце — не начинают посевов. «Добро сеять в полном месяце». Чтобы лен уродился полный в зерне, надо сеять его в полнолуние; а чтобы уродился «долгой и волокнистый» — надо было сеять на молодой месяц...

 

*    *    *

И лён рос под неяркой голубизной северного неба России, набирал сил, тянулся — вытягивался! — к теплому солнцу, становился «долгой и волокнистый». Льноводство и льноткачество постепенно — год за годом, век за веком — достигло таких высот, что, начиная с XVI — XVII веков, его уже можно было считать национальной гордостью российских крестьян и ткачей.

Если собрать воедино некоторые характерные «льняные» документы — приметы того времени, то получится краткий исторический очерк льноводства и льняной торговли в России.

 

.... в древний период своей истории российское льноводство достигло наибольшего развития на новгородско-псковских землях. Именно здесь эта отрасль, как отмечают историки, приняла «промышленный характер». Лен стал возделываться на волокно, «не только для собственного пользования, но и для вывоза волокна за границу».

 

Новгород, расположенный на «великом водном пути» из Балтийского моря к Черному, долгое время был одним из крупнейших торговых центров северо-восточной Руси, а с падением Киева в XIV веке — превратился в «самый важный пункт для торговли всей русской земли с западноевропейскими и восточными странами». В Новгороде, как и в Пскове, «продавали лен главным образом местные крестьяне, а также стрельцы и посадские люди, которые покупали у крестьян сырец и обрабатывали его для продажи». Нередко лен, закупавшийся преимущественно «фламандскими купцами», подвозился в Новгород и Псков из Рязани и Вологды. «Каждая продажа и покупка льна регистрировалась в специальных государственных таможенных книгах и взималась пошлина».

 

В дальнейшем, распространяясь из новгородско-псковских земель на восток и юго-восток России, «промышленное льноводство» к XVII веку прочно утвердилось «в Суздальской и Московской землях» и на территории, занимаемой сегодня Калининской, Вологодской, Ярославской, Владимирской, Костромской областями. Надо упомянуть и о том, что в районе нынешних города Иваново и станции Тейково также «организовалось значительное полотняное производство».

 

В «писцовых книгах», датируемых 1617 годом, можно прочитать о том, что в Суздале имеется «острог, в остроге — торг, в торгу — лавки и скамьи суздальских посадских людей... Всего лавок 120, торгуют льном — пять, крашениной — одиннадцать, сукном — четыре...». В «Дозорной книге» Костромы перечисляются мастеровые люди и промышленники — «холщевники», «прядильщики», «колотилыцики»... Лен становился «выгодным товаром» — и на крестьян возлагались все новые и новые подати — холстами! — в государственную казну, а также помещикам, князьям, монастырям. Такие «холсты», как говорится в одном из документов XVII века, были «царю зело нужны надобны».

 

Сохранилась одна любопытная запись псковских летописцев того времени. В 1636 году в Псков из Москвы был прислан купец, который «взял весь лен на государя по установленной цене». Таким образом, «льняная» торговля стала «казенной монополией», которую летописцы охарактеризовали так: «...и цена невольная, и купля нелюбовная, и во всем скорбь великая...»

 

Примерно в те же годы крестьянам нескольких слобод под Москвою, Ярославлем и Костромой специальным указом царя было предписано сеять лен, ткать из него полотна и отправлять в царскую «белую казну», находившуюся исключительно под началом царицы. Описана и агротехника тех лет. «Посевы льна рекомендовалось производить «в яровом поле», и выбирать землю «поснабдее» (хорошо удобренную). Почву надо было вспахивать и бороновать «несколько раз, пока не станет мягкой». После всхода льна — «сорную растительность выпалывать». Обработку льна «производить росением, после чего волокно мять на мялицах и трепать чепелом (трепалом)»...

 

А на царском хуторе в Измайловском, читаю в одной из старых книг, «был устроен особый льняной двор с амбарами для мятья, трепанья и сбережения льна. Работы там велись более усовершенствованными приемами: вместо росения применялась мочка, вместо мялиц — псковские мялки; была даже произведена попытка ввести машинную обработку льна, для чего из Англии был выписан инженер Густав Декенти, устроивший на льняном дворе «колесную механику».

Продукты льноводства этого хутора, как и хамовных слобод (хамовник — ткач, полотнянщик, скатертник.— В. И. Даль), служили не только для  потребностей царского двора, но доставляли крупный доход при обмене на дорогия иностранные сукна и материи». В обиходе царской семьи употреблялись и такие сорта русского полотна, как «тверское», «кадашевское».

 

Кстати, кадашевские ткачи широко славились на Руси. Об их слободе, находившейся в Замоскворечье, до сих пор напоминают Кадашевские переулки и тупик, Кадашевская набережная...

 

XVIII век был ознаменован указом Петра I «О размножении во всех губерниях льняного и пенькового промысла». В нем, в частности, повелевалось: «...кто сеял четверть льна, тот бы прибавил четверик, ежели возможно и больше, а где тому необыкновены, как лён и пеньку учреждать, дабы обучили крестьян, и о том объявить в народе, что оной прибавок к севу поведено иметь для всенародной пользы и им поживления». Еще предписывалось, чтобы «семени льняного и коноплянаго к морским пристаням для продажи отнють никогда не возили, а если у кого с излишеством, чтобы избивали и к морским пристаням привозили и продавали маслом, а не семенем». А для улучшения качества тканей, изготовляемых кустарным способом, вменялось в обязанность «делать полотна в 11/2 и 11/4 аршин, потому что в Российском государстве от негодных узких полотен не только прибытков, но и своих издержанных вещей не получают, и от того в излишния скудости приходят».

 

Реформы Петра I активно способствовали тому, что «отдельные элементы зарождавшейся промышленной мануфактуры приобрели законченную форму». К царствованию Екатерины II можно отнести окончательную отмену всяких ограничений в льноторговле. После чего, как свидетельствуют «деловые записи» того времени, «отпуск из России продуктов льноводства стал заметно развиваться и занял в нашем экспорте одно из самых видных мест, увеличившись с 547 830 пудов в 1758 — 1760 годах — до 1 115 686 пудов в 1790—1792 годах». В XVIII веке Россия, по мнению специалистов-льноводов, «не только не была отсталой в отношении промышленности, и особенно полотняной мануфактуры, но стояла впереди Франции, Германии и других государств, в том числе и Англии, охотно завозившей русское полотно».

 

Побывавшие в России иностранцы описывали успехи промышленности и крупное значение русской торговли того времени на международных  рынках.  Герман (его  книга  вышла  в Лейпциге в 1790 году) отмечал, что «самые огромные мануфактуры попадаются среди выделывающих холст и полотно: они очень многочисленны,  и  частью  значительны  и  велики». Бюшинг («Всеобщая география», 1775 года)  писал, что  «лучшие мануфактуры в России — полотняные» и что они «доставляют массу полотна для внутреннего потребления и для вывоза». Шторх в своем многотомном статистическом описании России подчеркивал, что в конце XVIII века в России «возникло множество новых фабрик и мануфактур, из которых многие превосходно процветают, дух индустрии распространился повсеместно в самых  тдаленных частях   огромного государства.  Россия, конечно, фабрикует теперь несравненно деятельнее, чем 40 лет тому назад». Автор особо отмечал «промышленный дух нации», склонность русских «ко всякому мастерству». Левек в «Истории России», вышедшей в 1792 году в Париже, писал о высоких способностях русских мастеровых людей: «...русским удаются фабрики и ремесла. Они делают тонкие полотна в Архангельске. Ярославское столовое белье может сравниться с самым лучшим в Европе. Русские более чем многие другие нации приближаются к совершенству формы. Заставьте русского состязаться с иностранцем, и можно биться об заклад, что русский будет работать с меньшим числом инструментов так же хорошо и выработает те же предметы менее сложными машинами. Русские настолько даровиты, что они сравняются, или превзойдут в смысле индустрии другие  народы, если они когда-либо получат свободу».   (Автор, по-видимому, имел в виду отмену крепостного права. Что ж, поистине, пророческие слова!)

 

Читать такие вот восторженные отзывы иностранцев о русских мастеровых людях — весьма приятно, даже спустя два столетия. Приятно узнать, что русский лен — наш «северный шелк» — был своего рода проводником, полпредом нашей национальной культуры, навыков и традиций, национального мастерства в самых различных странах Европы. Прочность и качество льняного полотна, изготовленного в хамовных селах нашего Нечерноземья, стали на международных рынках «потрясающим открытием мастеровой России». Лен — бел-волокнист! — стал в глазах иностранцев и гордостью страны «великороссов», и ее загадкой.

 

Что знали иностранцы о жизни и быте наших предков, скажем, до XVII века? Академик М. Н. Тихомиров считает, что для иностранных путешественников Россия казалась крайне суровой страной. И в подтверждение приводит рассказ фламандского рыцаря Жильбера де  Ланнуа  о его путешествии по нашей стране.

 

«Фламандец был поражен суровостью климата и рассказывал об ужасах русской зимы, казалось бы, невероятные факты. Он видел, например, как вода в горшке, поставленном на огонь, «кипит на одной стороне и мерзнет с другой», как деревья трескаются от мороза, как смерзлись две серебряные чашки и т. д. А между тем Жильбер де Ланнуа путешествовал по Новгородской и Псковской землям, климат которых для нас совсем не представляется чрезвычайно суровым, скорее, даже может считаться мягким и мокроватым. Ведь морозы здесь редко превышают 10 градусов, а оттепели — явление довольно частое. Тем не менее, Ланнуа имел право рассказывать страшные вещи о русских морозах. Ведь в пределах тогдашней России не было места, которое по своей широте на земном шаре равнялось бы Фландрии... И даже север Франции, Нормандия, соответствует примерно нашей Киевской области, которая для москвичей является югом...»

 

И вот русские фирмы, торгующие льном и расположенные в самой что ни на есть «северной глуши», начали приобретать весомый авторитет и безукоризненную репутацию за границей. Никому не известные ранее «Костромские мануфактуристы» стали самыми желанными гостями у льноторговцев Англии. Более того, их клеймо нередко подделывалось английскими фабрикантами, поскольку наши льняные ткани высоко ценились, как «превосходные по прочности».

 

Академик Е. В. Тарле в своей известной работе «Запад и Россия» приводит такой факт: в 1774 году на заседании английской палаты общин было засвидетельствовано, что без русского полотна ввозимого в Англию, английский народ обойтись не может и что сырые материалы, получаемые из России, «существенно необходимы для английского флота и английской торговли».

 

*    *    *

 

В XIX веке льноводство по-прежнему развивалось в двух направлениях: увеличивалось производство льна как для вывоза за границу, так и для внутреннего потребления.

 

Выписка из «Земледельческой газеты»:

«В первой половине XIX века уже вполне выяснились льноводные районы и определился самый характер возникшего в них промышленного льноводства: в Вологодской, Олонецкой, Ярославской, Костромской, Владимирской и Вятской губ. лён сеялся на волокно; лучшие сорта его перерабатывались на месте в ткани, а остальное волокно сбывалось за границу, преимущественно через беломорские порты. В Псковской, Новгородской, Виленской и Ковенской губ., а также в Прибалтийском крае, лён сеялся и на волокно, и на семя; первое поступало почти исключительно за границу через Балтийские порты, второе вывозилось частью тоже за границу, частью во внутренние губернии. В остальных губ. Нечерноземной полосы промышленного значения льноводство не имело. Что же касается Черноземной полосы, то до 30х г.г. лен возделывался здесь только для удовлетворения домашних потребностей, но вскоре затем стала развиваться преимущественно культура масличного льна: семя поступало для вывоза за границу через Одесский порт...»

 

О значении льноводства для российского крестьянина «Земледельческая газета» (№ 87 за 1852 год) высказывалась вполне определенно: «Лён доставляет им (государственным крестьянам.— В. С.) важнейший источник денежного дохода, из которого они удовлетворяют свои потребности и уплачивают государственные повинности; разведение колосовых хлебов служит только как средство продовольствия».

 

Хочу привести еще некоторые свидетельства очевидцев тех давних лет. Документы — в основном письма — как нельзя лучше характеризуют «льняной» характер земледельческого Нечерноземья России. Их можно объединить одним смысловым подзаголовком: «Крестьянин и лен».

 

Вологодская губерния. Северные льноводные районы — Сухонский (по реке Сухоне), Верхолальский (по реке Лале) и Вилегодский (по реке Виляди, впадающей в Вычегду) — отличались особым характером льноводства: на лесных подсеках. Производимое здесь волокно славилось «особо высоким» качеством. И спрос на это волокно был огромен. «Население занимается льном,— читаю пожелтевшие страницы писем и отчетов,— так как без него жить не возможно». «Льном только и живем: льном подати платим, праздники справляем». «В нашей местности (Сухонский район.— В. С.) льноводство является основным местным промыслом; деньгами от сбыта льна оплачиваются все расходы по хозяйству, как напр., окладные поземельные и земские сборы и другие расходы, частью прикупается хлеб, сено и прочие продукты, а также с.х. орудия... льноводством занимаются поголовно все селения, расположенные при лесах». «Льноводство в крестьянском хозяйстве занимает главную роль и считается единственным промыслом...» Думаю, вы, уважаемые читатели, уже догадались, что «местные промыслы» — это не что иное, как знаменитые вологодские кружева!

 

Псковская губерния. В некоторых хозяйствах здесь под посевы льна отводилось до 70 процентов ярового клина. «Лен — главный источник мужицкого капитала». «Кроме льноводства, иных промыслов в уезде (Псковском) нет, чтобы деньги достать». «Если бы не сеять лен, то при отсутствии других заработков и невысокой урожайности хлебов крестьянину было бы нечем прожить». «Если лен хорошо уродился — крестьянин чувствует силу, плохо — упал духом». «Сеют льна каждый понемногу и почти все на продажу волокном: лен продадут, да ситцу купят на платье, а на сорочки — бумажного полотна: и скоро и хорошо...»

 

Смоленская губерния. «Льном занимаются все 812 селений Сычевского  уезда».   «У  нас  фабрик   и  заводов   нет,   поэтому  сеем лен для хозяйственного оборота». «Лен — единственный денежный источник: всякая нужда откладывается «до льну» и недороды хлебов восполняются льноводством». «Как помещики, так и крестьяне видят во льне одну из серьезнейших отраслей хозяйства, а потому одинаково охотно производят нелегкую и хлопотливую обработку льна-волокна. Но преимущественно льноводством занимаются крестьяне...»

 

Ярославская губерния. «В крестьянстве — главное подспорье хороший урожай льна; мужик только на это и надеется, а при плохих урожаях надежда сельского обывателя прожить год без горя и нужды разбивается, как говорит пословица, в пух и прах». «Каждая крестьянка считает прямой своей обязанностью хоть немного, да высеять семена; сеют, глядя по достаткам, от 10 фунтов и до 2-х пудов. Большего производства в нашей местности (Рыбинский уезд) нет. Волокно идет исключительно в продажу».

 

...Агроном А. Зубрилин, написавший в конце прошлого века «Способы улучшения крестьянского хозяйства в нечерноземной по лосе», так оценивал значение льна в жизни крестьянина:

«...В хозяйствах уезда (Волоколамского), где лён занимал господствующее положение, центром всех денежных операций являются именно волокно и семя; на вырученные от продажи их деньги заводились новые постройки, справляли свадьбы, покупали щегольскую одежду и пр. Все это можно до некоторой степени уяснить хотя бы из того, что в селениях главного льноводного района большинство крестьянских построек, несмотря на дороговизну здесь леса, выглядывает куда обширнее, солиднее и изящнее, чем в остальных волостях уезда с дешевым лесом; кроме того,  и по одежде и по другим условиям жизни население льноводной полосы далеко оставляет за собой другую часть уезда.  Во время своих поездок мне неоднократно приходилось беседовать с крестьянами о льне и часто слышал от них, что «лен многих поставил на ноги, а других прямо обогатил; только работы да время не жалей на него, а уж он тебе за все заплатит, в убытки не введет, не заставит проломать задаром».

 

*    *    *

Итак, в конце XIX века лен, по словам Владимира Ильича Ленина, стал главнейшим из так называемых «промышленных растений».

 

«Уже этот термин,— пишет далее Владимир Ильич в своей книге «Развитие капитализма в России»,— указывает на то, что мы имеем здесь дело именно с торговым земледелием. Например, в «льняной» Псковской губернии лён издавна уже представляет для крестьянина «первые деньги», по местному выражению («Военностат. сборник», 260). Производство льна является просто одним из средств добывать деньги. Пореформенная эпоха характеризуется, в общем и целом, несомненным ростом торгового льноводства. Так, в конце 60-х годов размеры производства льна в России определялись приблизительно в 12 миллионов пудов волокна (ibid., 260); в начале 80-х годов — в 20 млн. пудов волокна («Ист. стат. обзор промышленности России», т. I, СПБ. 1883, стр. 74), в настоящее время в 50-ти губерниях Евр. России собирается свыше 26 млн. пуд. льняного волокна. В собственно льноводном районе (19 губерний не черноземной полосы) площадь посевов льна изменялась в последнее время так: 1893 — 756,6 тыс. дес.; 1894 — 816,5 тыс. дес; 1895 — 901,8 тыс. дес.; 1896 — 952,1 тыс. дес. и 1897 — 967,5 тыс. дес».

 

Примечательно, что В. И. Ленин работал над книгой «Развитие капитализма в России» в 1896 — 1899 годах, в период так называемого «льняного бума», когда российский крестьянин стал проявлять все возрастающий интерес к льноводству и когда «посевы льна приняли азартное направление».

 

Четвертая глава книги, озаглавленная «Рост торгового земледелия», и в частности шестой раздел этой главы «Район льноводства», содержат в себе «главным образом и почти исключительно данные о внутренних чисто русских губерниях». Анализируя, «как же отзывается... рост торгового льноводства на крестьянстве, которое, как известно, является главным производителем льна?» — В. И. Ленин пользовался многими источниками информации. В письме к матери от 24 января 1898 года он просит прислать в село Шушенское «книги: Каблукова «Лекции по экономии сельского хозяйства» и «Очерки кустарной промышленности». 7 февраля посылает «список книг, которые... хотел бы достать». В частности, «свод сведений об экономическом положении сельского населения Европейской России. СПБ., 1894. Издание канцелярии комитета министров... Безобразов. Народное хозяйство России... Людоговский... (? «Основы сельскохозяйственной экономии»? Или что-то в этом роде. Не помню точно заглавия. Книга 70-х годов)». Были тщательно изучены им такие издания, как «Вестник финансов», «Военно-статистический сборник», «Свод статистических материалов об экономическом положении сельского населения», «Историческо-статистический обзор», «Льноводство Псковской губернии», земско-статистические сборники по Тверской и целому ряду других губерний... В 1908 году книга вышла вторым изданием, и опять же — с «самыми необходимыми дополнениями из новейшего статистического материала».

 

Хочу, кстати, заметить, что к началу нынешнего века (а точнее: за период с 1834 по 1909 г.) накопилась значительная библиография книг и брошюр, журнальных и газетных статей, справочников и экономических обзоров непосредственно по льноводству, а также обработке льна и торговле им — почти 1100 названий! И такая статистика еще раз свидетельствует, что лён для России стал за эти годы действительно главнейшим «промышленным растением»!

 

Среди разнообразия исторических документов и данных, которыми оперировал В. И. Ленин, подтверждая свою оценку «экономического быта» и прочих «крайностей», составляющих «характеристическую черту хозяйственной жизни льняного района», обращают на себя внимание письма А. Н. Энгельгардта «Из деревни».

 

Первое «Письмо» появилось в 1871 году в «Отечественных за писках», которые редактировал в то время Н. А. Некрасов. И с тех пор на протяжении одиннадцати лет (!) ноябрьский или декабрьский выпуск ежемесячника открывался очередным «Письмом» Энгельгардта из поместья Батищево. Этих писем ждали. Они пользовались (цитирую В. И. Ленина) «прочной симпатией читающей публики». В России их читали все — от студента до министра. И не только в России. Письма «Из деревни», так же как и другие труды Энгельгардта — «Вопросы русского сельского хозяйства» и «Химические основы земледелия» — очень интересовали К. Маркса и были известны ему в подлинниках. Он, как явствует его письмо к З. Мейеру, занялся изучением русского языка, на котором к тому времени (1871 году) читал уже «довольно бегло». В библиотеке К. Маркса был и экземпляр книги Энгельгардта «Из деревни, 11 писем», вышедшей в 1882 году первым изданием. Подчеркивания и комментарии на полях книги весьма красноречивы: Маркс был ее заинтересованным читателем. Но это, как говорится, к слову...

 

Вернемся к ленинской книге «Развитие капитализма в России». Один из ее разделов посвящен анализу хозяйственной деятельности в поместье Батищево опального профессора химии. Раздел так и называется: «История хозяйства Энгельгардта». Надо сказать, что В. И. Ленину всегда импонировала «прежде всего замечательная трезвость его (Энгельгардта. — В. С.) взглядов, простая и прямая характеристика действительности...». И в своем капитальном труде он противопоставляет «народническим взглядам Энгельгардта историю собственного хозяйства Энгельгардта». И поясняет, что такое критическое противопоставление «будет иметь и положительное значение, так как эволюция данного хозяйства как бы отражает в миниатюре основные черты эволюции всего частновладельческого хозяйства пореформенной России».

 

Чем же интересно хозяйство Энгельгардта? И в чем состоят его изменения, внесенные в, казалось бы, извечную рутинность российского земледелия? А изменения состоят в том, что Энгельгардт (выделяю ленинские слова) «переходит к посевам льна — торгово-промышленного растения, требующего массы рабочих рук. Усиливается, следовательно, торговый и капиталистический характер земледелия»... И вот уже местный торговец красным товаром от души хвалит Энгельгардта: «большое движение торговле изволили льном дать». Такая вот особенность... Впрочем, по этому и другим вопросам, связанным с льноводством, давайте послушаем самого автора писем «Из деревни».

 

«ХОЗЯЙСТВО меня всегда интересовало, теоретическое же занятие хозяйством не удовлетворяло, потому что хотелось применить теорию на деле (с 1866 по 1869 год Энгельгардт был профессором — доктором химии! — в. Петербургском земледельческом институте, исследовал курские фосфориты, выступал за применение в сельском хозяйстве достижений химии.— В. С.)... Выслужив пенсию, я сам думал уехать в деревню. Судьба решила, однако, иначе. Мне пришлось оставить службу раньше срока. Я мог при этом выбрать любое из двух: или поселиться в доме своего богатого родственника в деревне, где мне был предоставлен полный городской комфорт и где я, отлично обставленный в материальном отношении, мог бы зарыться в книгах и, отрешась от жизни, сделаться кабинетным ученым, или уехать в свое имение, страшно запущенное, не представляющее никаких удобств для жизни, и заняться там хозяйством. Я выбрал последнее.

 

...Теперь я живу в деревне, в настоящей деревне, из которой осенью и весной иной раз выехать невозможно. Не служу, жалованья никакого не получаю, о крезолах и дифенолах забыл, занимаюсь хозяйством, сею лён и клевер, воспитываю телят и поросят, хожу в высоких сапогах с заложенными в голенища панталонами, живу в таком доме, что не только босиком по полу пройти нельзя, но не всегда и в валенках усидишь,— а ничего, здоров. Езжу в телеге или на бегунках, не только сам правлю лошадью, но подчас и сам запрягаю, ем щи с солониной, борщ с ветчиной, по нескольку месяцев не вижу свежей говядины; и рад, если случится свежая баранина, восхищаюсь песнями, которые «кричат» бабы, и пляскою под звуки голубца...»

 

ПРОДОЛЖЕНИЕ